smoliarm

С Люськой у нас ещё со школы сложились отношения прочной дружбы и взаимовыгодного сотрудничества. Правда, мама моя тут, конечно, сказала бы, что требуются некоторые дополнения и уточнения, но это совсем другая история. И как бы то ни было, а взаимовыгодное сотрудничество тоже имело место.

С восьмого класса Люська выступала в составе Республиканской Сборной по спортивной гимнастике. А за успеваемостью в Сборной следили строго – две тройки в четверти – и до свиданья. Но тренировки-то шли каждый день, по четыре – пять часов, а уроки-то делать надо, и тоже каждый день. И каждый день я встречал Люську у Дворца Спорта, мы садились в метро, и пока она, совершенно никакая от усталости, клевала носом в вагоне, я быстренько рассказывал ей задание на завтра по географии, ботанике или английскому. Лишь много лет спустя я узнал, что это называется гипнопедия. Но незнание терминологии не мешало практическому применению. Правда с математикой и физикой гипнопедия не работала, но тут нашёлся другой способ. Мы с Люськой сидели за одной партой, и варианты на контрольных у нас были, соответственно, разные. Но задачки я решал быстро, и сначала решал Люськин вариант, а потом свой. Правда, физик наш, Александр Моисеевич, сразу догадался и стал давать мне отдельный вариант, потруднее. Но я упрямо сначала выручал товарища, а если потом свой вариант решить не успевал, то терпел неудачи, как и полагается мужчине, молча (это, правда, не всегда получалось, но, по крайней мере, я учился). А Александр Моисеевич, раздавая тетрадки, говорил: "Молодец, Люсенька, пятёрка!" – и с притворным вздохом добавлял, – "А вот сосед твой снова меня огорчил… Ты бы, Люся, позанималась бы с ним, подтянула бы его немножко". И Люська, глядя на него своими честными серыми глазами, говорила: "Обязательно, Александр Моисеевич, я постараюсь".

Наше сотрудничество было, как я уже сказал, взаимовыгодным – к середине девятого класса я так насобачился решать задачки по физике, что занял первое место на городской олимпиаде (это, конечно, была отчасти заслуга Александра Моисеевича, но всё-таки основную роль тут сыграла Люська). И конечно, первое место на какой-то несчастной олимпиаде не шло ни в какое сравнение с Люськиной настоящей серебряной медалью с настоящего Чемпионата Союза, но всё же – это было лучше, чем ничего.

Основой же нашего сотрудничества была не взаимовыгодность, а то, что у нас обоих с Люськой характеры были похожи, но в то же время у каждого были черты, которых не доставало другому. Мы как-то очень удачно друг друга дополняли. Главной чертой Люськиного характера… То есть, мама моя тут не согласилась бы категорически, потому что главными, по её мнению, были Люсенькина собранность и целеустремлённость.

Ой, забыл – ещё трудолюбие, конечно.

Но, по-моему, это как раз тот редкий случай, когда мама моя ошибалась. Потому что главной Люськиной чертой была склонность к хулиганству. Конечно, у меня этой склонности тоже хватало (уж маме-то моей – точно хватало), но мне не хватало Люськиной фантазии (если честно, то фантазии у меня вообще не было). А вот у Люськи был просто талант – режиссёра-продюсера оригинальных хулиганств. Не было у неё только никакой возможности этот талант реализовать. Старший тренер, Лариса Семёновна, регулярно проверяла дневники, и даже элементарное замечание грозило последствиями, а за четвёрку по поведению вполне могли отчислить из сборной. Зато у меня, наоборот, такая возможность была, мне все эти замечания в дневник, четверки по поведению (тройки, кстати, тоже) – всё это мне было трын-трава. Или, как сформулировала моей маме наша географичка по прозвищу Муссон: "Наглый, самоуверенный, с материалом не ознакомлен, и хоть кол на голове теши – как об стенку горох!"

Кстати, этот самый Муссон как-то увидела нас с Люськой по дороге в школу. Люська держала меня под руку, по причине гололёда. Через неделю начинались отборочные соревнования на Чемпионат Союза, и даже обыкновенный синяк мог оказаться для неё серьёзной неприятностью. Так вот, Муссон нас отнаблюдала, а потом вызвала Люську в учительскую и прочитала ей нотацию о моральном облике современной девушки. И ещё написала в дневник, грымза этакая – предложение родителям обратить самое пристальное внимание на несомненные и весьма тревожные признаки нравственной распущенности их дочери. Люська выслушала нотацию с ангельским смирением, и замечание в дневник приняла безропотно, но через день в кабинете географии, в любимом аквариуме Муссона неведомо каким образом оказался здоровенный – размером с кирпич – кусок сухого льда. Причём так ловко, что обнаружить злодеев не удалось. То есть, не удалось уличить, а искать злодея не требовалось – кроме меня, других кандидатур на такое отъявленное хулиганство во всей школе не было. И маму, конечно, вызвали в школу, но поскольку улик не нашли, а я молчал как партизан, то беседа в кабинете директора касалась только общих вопросов. Люська же вообще осталась в тени (хотя именно ей принадлежала и общая идея, и остроумный детальный план, позволивший не оставить никаких следов), и ей досталось только чувство восстановленной справедливости. Мне же досталась ещё раз подтверждённая слава отчаянного и бесстрашного хулигана (сотрудничество было взаимовыгодным). Что же касается моей мамы, то она сказала Люське: "Люсенька, одна надежда на тебя, используй своё влияние на этого балбеса. Ведь выгонят дурака из школы – пойдёт в ПТУ, станет потом сантехником и сопьётся!" Люська понимала, что худшей перспективы моя мама представить не может и, глядя на маму своими честными серыми глазами, она ответила серьёзно: "Конечно, Ираида Ивановна, я постараюсь".

Да, а с замечанием в дневнике в тот раз всё обошлось, тренеру оно даже понравилось, и она с тех пор называла Люську только так – "Нравственно-Распущенная".

* * *

Несколько лет назад моя дочь Соня попросила меня сделать повесть из моих историй про Люську, и я легкомысленно согласился. «Только пап, это должна быть настоящая повесть, - заявила она, - а не Денискины Рассказы!» Я спросил, а чем настоящая повесть отличается от ненастоящей? Оказалось, что в первую очередь – наличием сюжета – четко выстроенного, с завязкой, развитием, кульминацией и развязкой. Также, необходимы: в начале - экспозиция и портреты героев, и эпилог – в конце. Я, честно говоря, сначала даже обрадовался, - оказалось, что Соня не только балбесничает на уроках литературы (хотя её учительница утверждала обратное). Но потом выяснилось, что все это я должен написать. Тут возник литератучный спор, закончившийся компромисом: мне удалось сократить общий план повести до трёх пунктов. Впоследствии, правда, туда пришлось добавить экспозицию, и сегодняшний фрагмент – это как раз она и есть.

Когда Соня экспозицию прочитала, она завопила –

- Папа, а что стало с рыбками?!

- С какими рыбками? – не понял я.

- В аквариуме! Который вы заморозили! Вы его что – прямо с рыбками вместе? – возмущённо спросила Соня и добавила уверенно, - Но ведь Люська же не живодёр!

Про меня, видимо, полной уверенности не было. Но я не стал это уточнять, а просто объяснил, что аквариум стоял, залитый пустой водой, все рыбки там передохли давно и без нашего участия. Сонька заявила, что это надо обязательно указать в экспозиции, иначе у читателя возникнут нежелательные реакции. Кроме того, она сделала ещё дюжину замечаний. Внесение всех поправок увеличило бы объём экспозиции втрое. Что я делать категорически отказался. Во-первых, потому, что экспозиция должна быть короткой. Любите длинные – читайте Голсуорси. А во-вторых, Сонина бабушка и так говорит, что я всегда и во всём потакаю юной нахалке. Так вот – не всегда. И не во всём.

«Настоящую повесть» дописать до конца мне не удалось - по разным обстоятельствам. Главным образом – оказалось, что выстроить четкий и строгий сюжет не так-то просто. Ну, а теперь, когда я вернулся к художественной форме «Денискины рассказы» - может, не столь благородной, но более практичной – можно внести некоторые дополнения. Потому, что теперь это не экспозиция, а отдельный рассказ.

* * *

Аквариум этот у нас в школе назывался «Освенцим» - потому что все его обитатели были обречены. И никаких рыбок в аквариуме действительно не было – Муссон рыбок разводить любила, но не умела. И они у неё дохли. А школьный завхоз категорически отказался вводить новую графу в финансовую отчетность. Он был согласен оплачивать рыбные закупки только один раз в году – к Первому Сентября, в графе "И другие украшения к празднику". Так что уже к осенним каникулам – Освенцим всегда стоял пустой.

Когда Люська решила Освенцим заморозить, она первым делом велела мне посчитать теоретически, сколько сухого льда понадобится. Сам по себе сухой лед проблемы не представлял – его можно было достать в любом ларьке мороженного (и я уже не раз это делал – для своих химических опытов). Но вот сколько его понадобится и, главное – как его пронести в школу – это был вопрос. Причём, надо учесть, что ни пластиковых контейнеров, ни пенопластовых кулеров тогда ещё не было. Даже широкогорлых термосов не было. Обчные полиэтиленовые пакеты были ценностью – бабушка их стирала и развешивала сушить в ванной.

К Люськиному заданию я подошёл серьёзно. Обмерил аквариум линейкой и точно посчитал объёмы – и воды, и стекла. Потом из Справочника Химика выписал все нужные теплоёмкости и теплоты фазовых переходов, и составил полный теплофизический баланс, даже два раза – один раз по Лансбергу, другой – по Савельеву. Всё сошлось, и Люськин план стал реален – кусок сухого льда, достаточный для того, чтобы заморозить 80 литров воды, вполне помещался в старый валенок Люськиного младшего брата!

В этом и заключалась гениальная Люськина идея – запихнуть сухой лёд в старый Шуркин валенок, а сверху надеть валенок побольше - её собственный, и в таком виде пронести в школу и оставить в раздевалке, до конца второго урока. Весь смысл-то был в том, чтобы заморозить аквариум на большой перемене, когда все будут в столовой. Только так можно было провернуть это дело незаметно, но для этого надо было сохранить сухой лед – целым и незамеченным почти два часа. А мы на опыте знали, что это непросто – никакие многослойные газетные обертки не помогают, они промерзают насквозь в считаные минуты. А немного погодя и снаружи на сумке появляется пушистая изморозь, от которой струится густой сизый дымок, привлекая внимание окружающих (особенно – милиционеров).

А вот двойной валенок сработал великолепно – сухой лед дожил не то что до большой перемены, а до конца занятий, и на мешке снаружи не было никаких следов инея. Испытание было признано успешным, и боевое применение назначили на завтра. Остатки сухого льда мы пустили на приготовление газированного компота – к Шуркиному восторгу. А испытания по заморозке Люська решила не проводить, моим расчётам она доверяла.

Но назавтра выяснилось, что в моих расчётах была серьёзная ошибка. То есть, баланс-то я посчитал правильно, но я не учёл термодинамику. А ведь углекислый газ, образующийся при испарении сухого льда – он-то тоже совершенно сухой. В него сразу начинает испаряться вода, забирая из системы дополнительное тепло, и замораживающий эффект значительно усиливается.

Короче, аквариум замерз гораздо раньше, - когда половина сухого льда еще не испарилась. А этот остаток – он продолжал испаряться, распирая и растрескивая ледяной блок. В результате передняя и боковая стенки аквариума раскололись и отлетели, так что к концу большой перемены на столе у Муссона стоял огромный - на 80 кг - кусок льда в куче осколков и в луже воды. Лед потихоньку таял, вода залила все ящики стола и пол-класса, но убрать ледяной блок было невозможно – слишком он был тяжёлый. Все уроки в кабинете географии в тот день отменились и превратились в субботник по уборке воды и вытиранию пола. У малышни пропало два урока природоведения, у наших соперников-врагов – Девятого-А пропала контрольная по Экономической географии. Но больше всех радовались восьмиклашки – у них не только пропал урок, в столе у Муссона пропал, залитый водой, весь «кондуит» на восьмой класс, где было записано: кто и какие контурные карты не сдал. А Муссон грозилась не допустить к экзаменам за восьмой класс любого, кто не сдаст хоть одну контурную карту. Этого боялись не только сами восьмиклашки, но и директор школы, Антон Петрович! Честное слово – Танечка-секретарша потом рассказала Люське, что, когда Антон узнал о залитом водой кондуите, он радостно воскликнул: «Слава богу! Хоть какая-то польза от этого хулиганья!!»

Что же касается восьмиклашек - они были так рады, что скинулись по пятачку и купили мне коробку зефира в шоколаде. К зефиру прилагалась ещё самодельная открытка: они выдрали из учебника Природоведения цветную вклейку с атомным ледоколом Ленин, аккуратно обрезали по размеру открытки, надпись «Ленин» на борту замазали, а на рубке написали «Смоляр». На обороте цветными ручками нарисовали ромашки и розочки, и красивым почерком написали:

«Мише Смоляру, Ледоколу и Человеку – от благодарного Восьмого-А»

И отрядили двух девчушек – передать мне зефир вместе с открыткой. Но до меня девчушки не дошли, они попали на Люську. Она зефир и благодарности приняла сама и отправила их восвояси. Мне она отдала открытку и сказала, что зефир забирает себе, поскольку и идея, и план принадлежат ей. Я, вообще-то, и не возражал, я только удивился – зачем ей зефир? К сладостям Люська относилась совершенно равнодушно, а зефир вовсе не любила. Но Люська сказала – «Много будешь знать – рано состаришься!» А на мой вопрос – как звали тех восьмиклассниц? – Люська подняла бровь: «Это ещё зачем?!» Я опять удивился, я хотел им спасибо сказать – вежливость проявить, и всё. Тут Люська ни с того ни с сего рассердилась, сказала, чтоб не морочил ей голову проявлениями вежливости, и ещё подзатыльник пообещала. За что – я не понял.

То есть, я совсем ничего не понял. Думал, думал, и пошёл к деду – чтоб он мне помог разобраться в женской психологии. Но дед помогать не стал, а только велел выбросить всех восьмиклассниц из головы. И тоже - пообещал подзатыльник. Если только Люська мне башку раньше не оторвёт.

Так я с женской психологией в тот раз и не разобрался. Зато я стал лучше разбираться в теплофизике. И теперь могу сказать совершенно серьёзно, что этот урок я усвоил на всю жизнь – даже в самой простой системе, даже самые простые теплофизические балансы – какими бы простыми они не казались - надо обязательно проверять на термодинамику. По Гессу ли, или по Нернсту – не важно. Главное – в реальной жизни чистых теплофизических баллансов не бывает.

Да, а вот зачем Люське понадобился зефир в шоколаде – выяснилось очень скоро, но это уже – другая история.