Как я ограбил архив Гостелерадио СССР
Dec. 4th, 2016 10:00 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
smoliarmСказка (первая серия)
Объяснительная записка:
Много лет назад – но не в каменном веке,
а в тот замечательный промежуток, когда интернет уже был,
а социальных сетей ещё – почти – не было...
Так вот тогда были форумы по обмену музыкой. И на одном из них был маленький клуб любителей авторской песни – бардов, как их теперь называют. Я туда частенько заглядывал. И не только чтоб чего-нибудь скачать, но и своим поделиться. Мне было чем, потому что –
Совсем много лет назад – но тоже не в каменном веке, а в то прекрасное время, когда компьютеры назывались ЭВМ, а кассетные магнитофоны были японскими – как раз тогда я много ходил на концерты бардов – и всегда с магнитофоном Юпитер-203 в абалаковском рюкзаке.
Да, а в том клубе считалось хорошим тоном – выкладывая запись, что-нибудь о ней рассказать. Что-нибудь об авторе, или об исполнителях, или о том, когда и как была сделана запись – словом то, что интересно настоящему коллекционеру.
Вот два таких комментария к моим записям, как бы две серии. Написано это было лет десять назад.
И последнее пояснение: в тексте упоминается МЭЗ (полностью – МЭЗ-28, кажется) – это был советский студийный ламповый магнитофон, здоровенный – с две стиральных машины, и весом килограм триста. Плёнка на него ставилась не в катушках, а в километровых размотках, которые называли блинами.
Студийные записи Сергея НИКИТИНА
Эти плёнки попали в мою фонотеку весной девяносто первого года, история с ними почти детективная, и, конечно, поверить в то, что кто-то просто так взял и вынес из здания Гостелерадио (которое охранялось тогда не хуже Байконура) два рюкзака магнитных плёнок – да, поверить в это трудно. Ну что ж, хотите верьте, хотите – нет, а записи – вот они.
В тот день, когда я вернулся с обеденного перерыва, старшая лаборантка кафедры по прозвищу Тортилла сказала: «Вам звонил приятный женский голос» – и добавила довольно сухо – «Три раза». Через пять минут голос перезвонил ещё раз – это оказалась подружка моей жены, Катя. Работала она на радиостанции «Юность» и регулярно снабжала нас студийной немецкой плёнкой, – не просто так, конечно, а в обмен на записи бардов из моей коллекции.
– Ну слава богу, дозвонилась, – сказала Катька, – Тут у меня полный обвал! У нас в конторе ремонт начинается – цокольный этаж у Юности отбирают и будут сдавать какому-то банку. И по этому поводу сейчас весь архив радиостанции вывозят на свалку! Вытаскивают во двор, а потом в Уазик – и привет. А там куча прекрасных плёнок!
– Кать, ты же знаешь моё правило – я только на новую плёнку пишу, – сказал я. (Я решил, что она предлагает этот архив пустить на перезапись).
– Дурила! – завопила Катька, – я тебе не про плёнки, а про записи говорю! Там записи прекрасные – я только что два блина прямо со снега подобрала – концерт Окуджавы! С Никитиными, в восемьдесят втором!
– Постой, – сказал я, – а ты уверена...
– Конечно, нет! – перебила Катька, – Ну сам подумай, это же блины-километровки, как я их послушаю, на чём – на моём репортере? Или в монтажную их понесу, прямо к Упырю? Вот смеху будет – он у нас ведь ешё теперь и замзавкадрами. Я могу только этикетку прочитать, вот, пожалуйста: Окуджава Б. – в скобках – плюс Никитины Т. и С. – город Петродворец, ДК "Самсон", 18-11-1982, первая часть, инвентарный номер – всё. Инвентарные номера на коробках и на ракордах – совпадают, чего тебе ещё надо? Или ты мне не веришь?
– Да я верю тебе, верю, – сказал я, – просто это всё так неожиданно.
А Катька сказала, что мужики вообще – такие эгоисты: ему, видите ли, неожиданно! А ей это было ожиданно, что ли? В восемь утра, как снег на голову! И с восьми утра, между прочим, она – как Папа Карло – таскает эти пленки. И уже кубометра три перетаскала, а считается – слабая женщина!
Короче, Катька, как увидела утром, что архив выбрасывают – стала крутиться рядом и, улучив момент, копаться в коробках. Потом она узнала, что сегодня в дневную смену из водителей – только Иван Иванович (все остальные шоферюги еще с 8 марта не просохли!). А на одной машине такую кучу – в Купавну – за день никак не увезти. То есть, вся эта гора плёнок на ночь останется во дворе. И тогда Катька все пленки перетащила в старый вестибюль, решив, что там она спокойно за вечер выберет всё интересное и спрячет в Четвёртой Студии. А остальное вынесет обратно – ну, уговорит кого-нибудь из техников ночной смены, помогут ей. А нет, так и не надо, сама управится. Перетаскала же она за час то, что шесть (похмельных, правда) работяг таскали всё утро (ну, минус два Уазика).
И вот тут выяснилось, что ремонт начнется прямо сегодня, в ночную смену, и начнётся он как раз со старого вестибюля, – там и будет вход в этот несчастный банк. Но перетащить ВСЕ из вестибюля в Четвёртую Студию, в одиночку – это никакому шварцнегеру не под силу. Катька бросилась по этажам – а мужиков никого нет, ни в редакции, ни в студиях. Интеллигенция – они не то, что не просохли с 8 марта – даже еще не остановились! А в шесть, от силы в пол-седьмого в старый вестибюль прийдут работяги, и всё пропало!
Только тут до меня дошло (следует признать – как до жирафа) и я сказал:
– Кать, так ты что, хочешь чтоб я прямо СЕЙЧАС приехал?!
– Нет, – сказала Катька, – Девятого Мая! Химик, не прикидывайся шлангом, иди отпрашивайся у шефини – Белка говорит, она у тебя просто ангел. Вот и пользуйся этим, все мужики так делают.
– Ну хорошо, – сказал я, – А как я к тебе попаду, об этом ты подумала?
– Я не только подумала, – сказала Катька, – я на тебя уже и пропуск выписала!
Правда, на самом деле Катька просто спёрла бланк у секретарши, заполнила его сама, и сама же шлепнула туда месткомовскую печать, вместо гербовой. Но вахтер этого не заметил. Он ещё не заметил, что Катька забыла заполнить выходной корешок, так что войти-то я вошёл, а вот как я назад выходил – это уже другая история.
Короче, Катька сказала, что пропуск готов, и чтобы я торопился, потому что, не дай бог, Упырь в старый вестибюль заглянет и пленки там увидит – будет колоссальный скандал, и Катьку тогда вообще с работы выгонят.
– Да еду я, еду, – сказал я, – Не надо плакать.
– Дурила! – рассердилась Катька, – тебе всё шуточки, а ведь действительно обидно, если записи выбросят. И хватит трепаться – иди отпрашивайся. Имей в виду, если через сорок минут тебя здесь не будет – я тебе башку оторву!
– Ну хорошо, башку ты мне оторвёшь – а сама что делать будешь? – спросил я.
– А вот это тебя уже не касается! – сказала Катька и повесила трубку.
И я пошел к Татьяне Андреевне и сказал, что у нас няня заболела (мне было стыдно, честное слово – но ведь записи пропали бы). А Татьяна Андреевна сказала: «Конечно, конечно, Мишенька, поезжайте прямо сейчас». Но я сначала разыскал нашего завхоза, взял ключи от полевой кладовки и выбрал там пару рюкзаков покрепче (потому что таскать по лестницам кипы плёнок в руках – это до утра можно развлекаться), а потом поехал на улицу Качалова. Когда Катька привела меня в старый вестибюль, у меня просто челюсть отвисла. Там были тысячи, многие тысячи плёнок – весь архив радиостанции "Юность" лет за пятнадцать. «Кать, ты это всё сама, одна перетаскала?» – спросил я. «Ага, – сказала Катька, – сила воли плюс характер. Миниатюрная, хрупкая женщина. Не фыркай, Химик, ты в этом ни черта не понимаешь! Пятидесят один, семьдесят шесть, сто шестьдесят два – хрупкая и миниатюрная!»
Катька, пока я ехал, времени не теряла: она отсортировывала студийные архивы от редакционных (в редакционных архивах оригиналов не бывает, там только монтажные копии). Так что две стопки с краю были уже готовы: одна, побольше, наверх, в четвёртую студию, и другая, поменьше – обратно на улицу. Пригодились и мои рюкзаки, причём оба – пока я относил наверх один рюкзак, Катька нагружала второй. С таким конвейером мы управились довольно быстро: к пяти часам старый вестибюль был пуст, Катька там даже подмела – замела следы.
Но вот в четвёртой студии – там плёнок было теперь МНОГО. Все монтажные столы, стулья и тумбы – все было уставлено коробками, а в одном углу из коробок получилась стенка, почти закрывшая старый МЭЗ. И, конечно, было ясно, что даже вдовоём, даже в самом быстром темпе – за один вечер это не просмотреть. Но с другой стороны, завтра это мог обнаружить Упырь. Или кто-нибудь подобный, Катька сказала, что их тут много таких – персмыкающихся и двоякодышащих.
И тут я сообразил (всё-таки, хорошие идеи иногда приходят и в мою голову), что моя жена сегодня работает в Патентной Библиотеке, в филиале на Щусева, а это отсюда буквально в двух шагах. И пропуск в Гостелерадио у неё есть, а граница между Юностью и Комитетом чисто номинальная. И я позвонил в библиотеку. «А, нашёлся! – сказала Белка, – ну, и где же ты потерялся, пропащая душа?» Я сказал, что нигде я не потерялся, а Белка сказала, чтобы я не спорил с женой по мелочам, а докладывал обстановку, чётко и коротко. И я доложил, что я сейчас на радиостанции Юность.
– А, так это, значит, Катерина! – сказала Белка, – Ну и что у вас там происходит?
Я рассказал – коротко и чётко – банк, ремонт, архив, помойка. А на помойке – Окуджава, Никитины, Ким (тут Катька завопила «Во что нашла! Прошлогодний концерт Ивасей! Здесь, у нас, в малом зале!»). Ну, и последнее – не могла бы она прийти и нам помочь, а то пленок очень много ещё осталось. Я бы тогда позвонил домой, попробовал бы упросить Галю сегодня посидеть подольше...
– Так, – сказала Белка, – Галю упрашивать не надо. Я только что с ней говорила, она купила новое платье, значит, ей нужны деньги. Только давай-ка без самодеятельности, я сама с ней договорюсь. Теперь вот что – вы обедали?
– Да, – сказал я.
– Вчера, – сказала Катька.
– Хорошо, – сказала Белка, – Я зайду по дороге в булочную. И скажи Катьке, пусть ждёт меня через пятнадцать минут на втором этаже, у бюста Ленина, а то я заблужусь.
Через пятнадцать минут Белка пришла и первым делом сказала мне, что я дурак. Как был дураком – так и продолжаю в том же духе, несмотря на все её старания. А ведь сколько раз она мне объясняла – чтобы думал сначала, а говорил потом! Особенно – по телефону, а тем более – по телефону в лаборатории, где в уголке всегда Тортилла – ушки на макушке. В общем, оказывается, Белка звонила мне на работу, и попала там на Тортиллу. Которая разговаривала с ней очень сочувственно, сказала, что меня нет, а еще сказала (даже не сказала, а так – проговорилась), что мне звонила какая-то девица, просто весь телефон оборвала, и вся в расстроенных чувствах, а я умолял её не рыдать, и не отрывать мне голову. А потом всё бросил и убежал, даже потенциостат не выключил.
И нечего хихикать, сказала моя жена, потому что ничего смешного, и вообще – единственная надежда у неё только на то, что Татьяна Андреевна, интеллигенейшая женщина, сплетен не слушает. А сплетен будет предостаточно, потому что сейчас все эти мои приключения обсуждаются общественностью лаборатории – во всех деталях. А какие именно подробности там Тортилла добавит, чего ещё такого-этакого она услыхала в моём разговоре с Катькой – этого даже она, Белка, не знает – просто представить не может – фантазии не хватает!
– Ой, – сказала Катька и уронила огрызок пирожка, – А я могу... Я знаю...
И она села на пол. А потом сквозь смех сказала:
– Я ему позвонила и говорю, что у нас архив выбрасывают, на свалку, и я там концерт Окуджавы нашла, а он и говорит – совершенно телячьим голосом – «Ой, правда? А ты не ошиблась? А ты уверена?» – Ну, я ему мозги вправила – что я, вру, что ли? А он говорит, и опять телячьим голосом – «Да я верю тебе, верю. Это всё просто так неожиданно!» Белка! Я не нарочно, честное слово! Я сейчас умру от смеха!
Тут моя жена сунула мне пакет с пирожками и тоже села на пол, – на пыльный паркет четвёртой студии, в своих любимых французских брючках, – и тоже стала ржать, приговаривая сквозь смех: «Ну, Катерина! Ну, змея подколодная! И прямо как в кино: лучшая подруга – злодейка-разлучница!»
Так, я сейчас заглянул в Statistics и убедился, что настучал почти 2 тысячи слов. Я, правда, не нашёл в правилах ограничений на объём публикации, но всё равно ясно, что надо закругляться, а то выставят 3 очка за «фигню не по делу». Хотя там еще много смешного было: и как я выгружал рюкзаки с плёнками через окно в женском туалете на крышу гаража, а потом удирал от ночного вахтера, а потом Катька чуть не свалилась с гаража, а еще моя жена – уже в самом конце – зацепилась брюками за гвоздь в заборе, и я её оттуда снимал (брюки не порвались, даром что французские). Да, но теперь всё это останется за границами нашего рассказа, как писали в старинных романах. За границами останется также и сплетня, которую-таки пустила про меня Тортилла (моя жена оказалась совершенно права – некоторые детали были невообразимы).
Вообще-то я, честное слово, думал, что в пол-странички уложусь, а вот надо же – столько лет прошло, а столько всего навспоминал. И может быть, действительно получилось слишком длинно. Но, не знаю, как вам читать, а мне писать это было очень весело.
(Вторая серия - здесь)
Объяснительная записка:
Много лет назад – но не в каменном веке,
а в тот замечательный промежуток, когда интернет уже был,
а социальных сетей ещё – почти – не было...
Так вот тогда были форумы по обмену музыкой. И на одном из них был маленький клуб любителей авторской песни – бардов, как их теперь называют. Я туда частенько заглядывал. И не только чтоб чего-нибудь скачать, но и своим поделиться. Мне было чем, потому что –
Совсем много лет назад – но тоже не в каменном веке, а в то прекрасное время, когда компьютеры назывались ЭВМ, а кассетные магнитофоны были японскими – как раз тогда я много ходил на концерты бардов – и всегда с магнитофоном Юпитер-203 в абалаковском рюкзаке.
Да, а в том клубе считалось хорошим тоном – выкладывая запись, что-нибудь о ней рассказать. Что-нибудь об авторе, или об исполнителях, или о том, когда и как была сделана запись – словом то, что интересно настоящему коллекционеру.
Вот два таких комментария к моим записям, как бы две серии. Написано это было лет десять назад.
И последнее пояснение: в тексте упоминается МЭЗ (полностью – МЭЗ-28, кажется) – это был советский студийный ламповый магнитофон, здоровенный – с две стиральных машины, и весом килограм триста. Плёнка на него ставилась не в катушках, а в километровых размотках, которые называли блинами.
Студийные записи Сергея НИКИТИНА
Эти плёнки попали в мою фонотеку весной девяносто первого года, история с ними почти детективная, и, конечно, поверить в то, что кто-то просто так взял и вынес из здания Гостелерадио (которое охранялось тогда не хуже Байконура) два рюкзака магнитных плёнок – да, поверить в это трудно. Ну что ж, хотите верьте, хотите – нет, а записи – вот они.
В тот день, когда я вернулся с обеденного перерыва, старшая лаборантка кафедры по прозвищу Тортилла сказала: «Вам звонил приятный женский голос» – и добавила довольно сухо – «Три раза». Через пять минут голос перезвонил ещё раз – это оказалась подружка моей жены, Катя. Работала она на радиостанции «Юность» и регулярно снабжала нас студийной немецкой плёнкой, – не просто так, конечно, а в обмен на записи бардов из моей коллекции.
– Ну слава богу, дозвонилась, – сказала Катька, – Тут у меня полный обвал! У нас в конторе ремонт начинается – цокольный этаж у Юности отбирают и будут сдавать какому-то банку. И по этому поводу сейчас весь архив радиостанции вывозят на свалку! Вытаскивают во двор, а потом в Уазик – и привет. А там куча прекрасных плёнок!
– Кать, ты же знаешь моё правило – я только на новую плёнку пишу, – сказал я. (Я решил, что она предлагает этот архив пустить на перезапись).
– Дурила! – завопила Катька, – я тебе не про плёнки, а про записи говорю! Там записи прекрасные – я только что два блина прямо со снега подобрала – концерт Окуджавы! С Никитиными, в восемьдесят втором!
– Постой, – сказал я, – а ты уверена...
– Конечно, нет! – перебила Катька, – Ну сам подумай, это же блины-километровки, как я их послушаю, на чём – на моём репортере? Или в монтажную их понесу, прямо к Упырю? Вот смеху будет – он у нас ведь ешё теперь и замзавкадрами. Я могу только этикетку прочитать, вот, пожалуйста: Окуджава Б. – в скобках – плюс Никитины Т. и С. – город Петродворец, ДК "Самсон", 18-11-1982, первая часть, инвентарный номер – всё. Инвентарные номера на коробках и на ракордах – совпадают, чего тебе ещё надо? Или ты мне не веришь?
– Да я верю тебе, верю, – сказал я, – просто это всё так неожиданно.
А Катька сказала, что мужики вообще – такие эгоисты: ему, видите ли, неожиданно! А ей это было ожиданно, что ли? В восемь утра, как снег на голову! И с восьми утра, между прочим, она – как Папа Карло – таскает эти пленки. И уже кубометра три перетаскала, а считается – слабая женщина!
Короче, Катька, как увидела утром, что архив выбрасывают – стала крутиться рядом и, улучив момент, копаться в коробках. Потом она узнала, что сегодня в дневную смену из водителей – только Иван Иванович (все остальные шоферюги еще с 8 марта не просохли!). А на одной машине такую кучу – в Купавну – за день никак не увезти. То есть, вся эта гора плёнок на ночь останется во дворе. И тогда Катька все пленки перетащила в старый вестибюль, решив, что там она спокойно за вечер выберет всё интересное и спрячет в Четвёртой Студии. А остальное вынесет обратно – ну, уговорит кого-нибудь из техников ночной смены, помогут ей. А нет, так и не надо, сама управится. Перетаскала же она за час то, что шесть (похмельных, правда) работяг таскали всё утро (ну, минус два Уазика).
И вот тут выяснилось, что ремонт начнется прямо сегодня, в ночную смену, и начнётся он как раз со старого вестибюля, – там и будет вход в этот несчастный банк. Но перетащить ВСЕ из вестибюля в Четвёртую Студию, в одиночку – это никакому шварцнегеру не под силу. Катька бросилась по этажам – а мужиков никого нет, ни в редакции, ни в студиях. Интеллигенция – они не то, что не просохли с 8 марта – даже еще не остановились! А в шесть, от силы в пол-седьмого в старый вестибюль прийдут работяги, и всё пропало!
Только тут до меня дошло (следует признать – как до жирафа) и я сказал:
– Кать, так ты что, хочешь чтоб я прямо СЕЙЧАС приехал?!
– Нет, – сказала Катька, – Девятого Мая! Химик, не прикидывайся шлангом, иди отпрашивайся у шефини – Белка говорит, она у тебя просто ангел. Вот и пользуйся этим, все мужики так делают.
– Ну хорошо, – сказал я, – А как я к тебе попаду, об этом ты подумала?
– Я не только подумала, – сказала Катька, – я на тебя уже и пропуск выписала!
Правда, на самом деле Катька просто спёрла бланк у секретарши, заполнила его сама, и сама же шлепнула туда месткомовскую печать, вместо гербовой. Но вахтер этого не заметил. Он ещё не заметил, что Катька забыла заполнить выходной корешок, так что войти-то я вошёл, а вот как я назад выходил – это уже другая история.
Короче, Катька сказала, что пропуск готов, и чтобы я торопился, потому что, не дай бог, Упырь в старый вестибюль заглянет и пленки там увидит – будет колоссальный скандал, и Катьку тогда вообще с работы выгонят.
– Да еду я, еду, – сказал я, – Не надо плакать.
– Дурила! – рассердилась Катька, – тебе всё шуточки, а ведь действительно обидно, если записи выбросят. И хватит трепаться – иди отпрашивайся. Имей в виду, если через сорок минут тебя здесь не будет – я тебе башку оторву!
– Ну хорошо, башку ты мне оторвёшь – а сама что делать будешь? – спросил я.
– А вот это тебя уже не касается! – сказала Катька и повесила трубку.
И я пошел к Татьяне Андреевне и сказал, что у нас няня заболела (мне было стыдно, честное слово – но ведь записи пропали бы). А Татьяна Андреевна сказала: «Конечно, конечно, Мишенька, поезжайте прямо сейчас». Но я сначала разыскал нашего завхоза, взял ключи от полевой кладовки и выбрал там пару рюкзаков покрепче (потому что таскать по лестницам кипы плёнок в руках – это до утра можно развлекаться), а потом поехал на улицу Качалова. Когда Катька привела меня в старый вестибюль, у меня просто челюсть отвисла. Там были тысячи, многие тысячи плёнок – весь архив радиостанции "Юность" лет за пятнадцать. «Кать, ты это всё сама, одна перетаскала?» – спросил я. «Ага, – сказала Катька, – сила воли плюс характер. Миниатюрная, хрупкая женщина. Не фыркай, Химик, ты в этом ни черта не понимаешь! Пятидесят один, семьдесят шесть, сто шестьдесят два – хрупкая и миниатюрная!»
Катька, пока я ехал, времени не теряла: она отсортировывала студийные архивы от редакционных (в редакционных архивах оригиналов не бывает, там только монтажные копии). Так что две стопки с краю были уже готовы: одна, побольше, наверх, в четвёртую студию, и другая, поменьше – обратно на улицу. Пригодились и мои рюкзаки, причём оба – пока я относил наверх один рюкзак, Катька нагружала второй. С таким конвейером мы управились довольно быстро: к пяти часам старый вестибюль был пуст, Катька там даже подмела – замела следы.
Но вот в четвёртой студии – там плёнок было теперь МНОГО. Все монтажные столы, стулья и тумбы – все было уставлено коробками, а в одном углу из коробок получилась стенка, почти закрывшая старый МЭЗ. И, конечно, было ясно, что даже вдовоём, даже в самом быстром темпе – за один вечер это не просмотреть. Но с другой стороны, завтра это мог обнаружить Упырь. Или кто-нибудь подобный, Катька сказала, что их тут много таких – персмыкающихся и двоякодышащих.
И тут я сообразил (всё-таки, хорошие идеи иногда приходят и в мою голову), что моя жена сегодня работает в Патентной Библиотеке, в филиале на Щусева, а это отсюда буквально в двух шагах. И пропуск в Гостелерадио у неё есть, а граница между Юностью и Комитетом чисто номинальная. И я позвонил в библиотеку. «А, нашёлся! – сказала Белка, – ну, и где же ты потерялся, пропащая душа?» Я сказал, что нигде я не потерялся, а Белка сказала, чтобы я не спорил с женой по мелочам, а докладывал обстановку, чётко и коротко. И я доложил, что я сейчас на радиостанции Юность.
– А, так это, значит, Катерина! – сказала Белка, – Ну и что у вас там происходит?
Я рассказал – коротко и чётко – банк, ремонт, архив, помойка. А на помойке – Окуджава, Никитины, Ким (тут Катька завопила «Во что нашла! Прошлогодний концерт Ивасей! Здесь, у нас, в малом зале!»). Ну, и последнее – не могла бы она прийти и нам помочь, а то пленок очень много ещё осталось. Я бы тогда позвонил домой, попробовал бы упросить Галю сегодня посидеть подольше...
– Так, – сказала Белка, – Галю упрашивать не надо. Я только что с ней говорила, она купила новое платье, значит, ей нужны деньги. Только давай-ка без самодеятельности, я сама с ней договорюсь. Теперь вот что – вы обедали?
– Да, – сказал я.
– Вчера, – сказала Катька.
– Хорошо, – сказала Белка, – Я зайду по дороге в булочную. И скажи Катьке, пусть ждёт меня через пятнадцать минут на втором этаже, у бюста Ленина, а то я заблужусь.
Через пятнадцать минут Белка пришла и первым делом сказала мне, что я дурак. Как был дураком – так и продолжаю в том же духе, несмотря на все её старания. А ведь сколько раз она мне объясняла – чтобы думал сначала, а говорил потом! Особенно – по телефону, а тем более – по телефону в лаборатории, где в уголке всегда Тортилла – ушки на макушке. В общем, оказывается, Белка звонила мне на работу, и попала там на Тортиллу. Которая разговаривала с ней очень сочувственно, сказала, что меня нет, а еще сказала (даже не сказала, а так – проговорилась), что мне звонила какая-то девица, просто весь телефон оборвала, и вся в расстроенных чувствах, а я умолял её не рыдать, и не отрывать мне голову. А потом всё бросил и убежал, даже потенциостат не выключил.
И нечего хихикать, сказала моя жена, потому что ничего смешного, и вообще – единственная надежда у неё только на то, что Татьяна Андреевна, интеллигенейшая женщина, сплетен не слушает. А сплетен будет предостаточно, потому что сейчас все эти мои приключения обсуждаются общественностью лаборатории – во всех деталях. А какие именно подробности там Тортилла добавит, чего ещё такого-этакого она услыхала в моём разговоре с Катькой – этого даже она, Белка, не знает – просто представить не может – фантазии не хватает!
– Ой, – сказала Катька и уронила огрызок пирожка, – А я могу... Я знаю...
И она села на пол. А потом сквозь смех сказала:
– Я ему позвонила и говорю, что у нас архив выбрасывают, на свалку, и я там концерт Окуджавы нашла, а он и говорит – совершенно телячьим голосом – «Ой, правда? А ты не ошиблась? А ты уверена?» – Ну, я ему мозги вправила – что я, вру, что ли? А он говорит, и опять телячьим голосом – «Да я верю тебе, верю. Это всё просто так неожиданно!» Белка! Я не нарочно, честное слово! Я сейчас умру от смеха!
Тут моя жена сунула мне пакет с пирожками и тоже села на пол, – на пыльный паркет четвёртой студии, в своих любимых французских брючках, – и тоже стала ржать, приговаривая сквозь смех: «Ну, Катерина! Ну, змея подколодная! И прямо как в кино: лучшая подруга – злодейка-разлучница!»
Так, я сейчас заглянул в Statistics и убедился, что настучал почти 2 тысячи слов. Я, правда, не нашёл в правилах ограничений на объём публикации, но всё равно ясно, что надо закругляться, а то выставят 3 очка за «фигню не по делу». Хотя там еще много смешного было: и как я выгружал рюкзаки с плёнками через окно в женском туалете на крышу гаража, а потом удирал от ночного вахтера, а потом Катька чуть не свалилась с гаража, а еще моя жена – уже в самом конце – зацепилась брюками за гвоздь в заборе, и я её оттуда снимал (брюки не порвались, даром что французские). Да, но теперь всё это останется за границами нашего рассказа, как писали в старинных романах. За границами останется также и сплетня, которую-таки пустила про меня Тортилла (моя жена оказалась совершенно права – некоторые детали были невообразимы).
Вообще-то я, честное слово, думал, что в пол-странички уложусь, а вот надо же – столько лет прошло, а столько всего навспоминал. И может быть, действительно получилось слишком длинно. Но, не знаю, как вам читать, а мне писать это было очень весело.
(Вторая серия - здесь)
